Месть еврея - Страница 105

105

– А! Ты еще в мундире и не освободился от своего арсенала: сабли, пистолета и прочих смертоносных орудий! – сказала, смеясь, Валерия и, сняв с него кивер, разгладила приставшие ко лбу волосы.

– Я спешил предупредить вас, что сейчас приедет Рудольф, и мы подождем его с завтраком. Он говорил, что вчера приехал его полковой командир для внезапной инспекции, и Рудольф со славой ее выдержал, зоркие глаза командира нашли все в порядке.

– Осторожность – мать верности, – смеясь, сказала графиня, – и я серьезно рекомендую Валерии подражать приемам правительства.

Замечание это вызвало общий смех.

– Да, расскажу вам, какой со мной был странный случай. Выходя сейчас из кареты, я заметил женщину в трауре, которая вела переговоры со швейцаром. Увидев меня, она бросилась ко мне и отрывистыми словами умоляла позволить ей переговорить с глазу на глаз, так как имеет сообщить мне важную весть – тайну. Сначала я ничего не понял из ее слов и хотел подать ей милостыню. Тогда она сказала мне, что она Марта, твоя прежняя горничная, и просит не помощи, а позволения сделать важное сообщение. Я велел привести ее к себе в кабинет, где она меня теперь ждет. Придите и вы, послушаем ее тайну.

– Марта? Добрая и верная девушка. Она покинула меня и вышла замуж. Но что она может сказать? – подивилась княгиня.

– А вот мы сейчас услышим, – сказал Рауль, вставая. – Видимо, много горя выпало на ее долю, она больна, кажется, и вид у нее расстроенный.

Когда дамы в сопровождении князя вошли в кабинет, Марта, сидевшая на стуле с беспомощным видом, встала и почтительно поклонилась.

– Что с тобой, бедная Марта?! У тебя такой изнуренный и болезненный вид, – воскликнула Валерия.

Она с глубоким состраданием смотрела на бледное, взволнованное лицо своей бывшей камеристки.

– Я не достойна вашей доброты, – проговорила Марта, целуя руку княгини, – я умираю, но по милости Божьей успею исповедать мою перед вами вину и облегчить свою совесть.

– Вероятно, украла что-нибудь, – подумал Рауль, отстегивая саблю и садясь к столу. – Говорите, моя милая, и без страха сознайтесь в том, что тяготит вашу совесть, – сказал он вслух, снимая пистолет и кладя его возле себя.

Марта хотела говорить, но дрожавшие губы не повиновались, ноги ее подкашивались, и она пошатнулась.

– Прежде всего, сядьте, – сказал Рауль, – и успокойтесь. Что бы вы ни сказали, обещаю вам снисходительно выслушать признание и сохранить его в тайне. Говорите же смело. Может быть, ваша вина не столь тяжела, как вам кажется.

Водворилась минута молчания. Антуанетта и Валерия с душевной тревогой смотрели на несчастную, страшное волнение которой предвещало важное открытие.

Раулю надоела эта долгая прелюдия. Он взял со стола пистолет, вынул из кобуры и от нечего делать стал его рассматривать. Наконец, Марта отерла глаза и с трудом начала свой рассказ.

– Мой покойный муж Стефан был камердинером у банкира Самуила Мейера. В ту пору мы еще не имели необходимых средств для обзаведения хозяйством. Но неожиданное предложение банкира посулило нам состояние, обеспечивающее нам независимую будущность.

Присутствующие переглянулись с удивлением. Причем в этом признании имя Самуила?

– Гнусного поступка требовал господин Мейер и платил за него золотом, – продолжала Марта на минуту прерванную от изнеможения речь. – Мы поддались искушению, и предательство совершилось. Но бог справедлив, рука Господняя отняла у меня все, и теперь вы видите перед собой нищую, умирающую, которая пришла покаяться вам в своем преступлении… – Она зарыдала.

– Говорите же, несчастная, что вы умыслили с проклятым жидом? – гневно спросил Рауль.

Лихорадочное нетерпение охватило всех присутствующих. Теперь никто из них не сомневался в верности сообщения, но что будет дальше? Марта с твердой решимостью встала.

– Накануне того дня, когда у вас родился ваш старший сын, баронесса Мейер тоже произвела на свет сына. Не знаю, зачем банкиру захотелось обменять детей. И вот, улучив момент, когда я была одна при княгине, банкир сам принес своего ребенка к террасе, а я отдала ему взамен маленького князя, место которого и занял сын еврея.

Последовала минута зловещего молчания. Рауль задыхался. С быстротой молнии развернулась перед ним картина и весь ряд нравственных мук, бывших последствием этого предательского поступка. Несправедливое обвинение Валерии, которую спасло от публичного скандала лишь заступничество покойной матери. Его сын и наследник похищен, а воспитывал и ласкал он сына Мейера!.. Кровь бросилась ему в голову, и в глазах потемнело, рассудок его угас в припадке безумного бешенства.

– Подлая воровка! Издыхай же, как собака! – хрипло, задыхающимся голосом крикнул он и, подняв бывший в его руке пистолет, выстрелил.

Раздался тройной крик. Общее возбуждение помешало расслышать детские шаги в смежной комнате, и никто не заметил Амедея, который приподняв портьеру, весело сказал:

– Папа, урок окончен!

Марта же, увидев направленное на нее дуло пистолета, инстинктивно откинулась в сторону, и пуля ударила прямо в грудь ребенка. При виде Амедея, упавшего, даже не вскрикнув, Валерия лишилась чувств. Князь побледнел и вскочил, безумно глядя на мальчика, который слабо шевелился в луже крови… В эту минуту Рауль уже забыл все, что слышал, и видел лишь ребенка, которого привык называть сыном и любил, как собственного… Отбросив пистолет, он кинулся к раненому.

– Амедей, милый мой, очнись! – твердил он с мучительным отчаянием, и судорожно прижимая его к груди. – Боже милосердный! Не мог же я убить его!

105