Месть еврея - Страница 107

107

Приход мужа вывел ее из забытья.

Расстроенный и бледный, граф расстегнул мундир и снял галстук.

– Что с тобой, Рудольф? С Валерией что-то случилось? – спросила графиня, вскакивая в испуге.

– Нет, Валерия пришла в себя, и ее первое слово было «Рауль», а потом она спросила о состоянии Амедея. – Сестру я оставил на руках мужа, а обоих их под надзором милого Вальтера. Вся эта история не укладывается в голове. Смерть Амедея – простая случайность, но она лишает Рауля спокойствия и решимости. Между тем, надо поскорей подавать жалобу на Мейера и арестовать его. Следует, наконец, собрать доказательства этого злодеяния. А вот и отец фон Роте. Здравствуйте. Примите участие в нашей беседе. Мне говорили, что вы исповедовали эту дрянь? Значит, мне нечего вам рассказывать ужасное, невообразимое насилие над князем и его женой.

Старик тяжело опустился в кресло и дрожащей рукой отер выступивший на лбу пот. Он не ожидал такой ужасной развязки, и сердце его сжималось от мысли о Гуго, к которому он сильно привязался. Очевидно, раздраженная, оскорбленная семья будет с ожесточением его преследовать, а между тем отцу Мартину хотелось попытаться утешить бурю и убедить заинтересованных в этом деле лиц, что лучше всего молчать о скандале.

– Я пришел от покойницы. Марта умерла и даст отчет о своем преступлении Верховному Судье, – медленно начал священник. – Вы правы, граф, я знаю, в чем дело, и хочу знать ваше решение. Князь и его жена теперь неспособны думать о чем-либо, кроме умирающего ребенка, но вы, как их ближайший родственник, как глава дома Маркош, что вы думаете предпринять? Имеете ли вы права требовать возвращения похищенного ребенка?

– Еще бы! Конечно, да! Неужели вы полагаете, что я оставлю безнаказанным такое гнусное дело? Сегодня же я подам заявление и жалобу и добьюсь ареста Мейера. Я не дождусь минуты, когда этот негодяй, этот наглец будет уничтожен и запрятан в тюрьму. Его сообщников от наказания избавила смерть, но он расплатится за них. Есть и еще свидетели его преступления. Вы – первый, отец Мартин, так как Марта призналась вам.

Отец Мартин покачал головой.

– Ненависть и алчное желание мстить не делают вам чести, как христианину, сын мой, а на мои показания вы напрасно рассчитываете. Во-первых, Марта почти ничего не могла мне сказать, она была так слаба, что умерла тотчас по принятии Святых Тайн, и я не от нее узнал о подмене детей. Сам виновный, Самуил Мейер, сознался мне в этом перед своим крещением, но вам известно, что подобные признания обязывают меня к безусловному молчанию, и никакой закон не может принудить меня объявить на суде то, что я узнал на духу.

Граф вскочил, и глаза его гневно сверкнули.

– Вы это знали уже несколько лет тому назад и молчали о таком поругании всего святого? Негодяй имел дерзость вам сознаться, и вы примирились с этим неслыханным злодеянием? Вы отказываетесь показывать на еврея, вы – христианин и священник? Но все равно, это не помешает мне привлечь негодяя к ответственности, жена моя будет свидетельницей, да найдутся и другие!..

– Довольно, сын мой, и не забывайте – я служитель. Бога, который сказал: «Мне отмщение!» – произнес старик, величественно выпрямляясь. – Не вам учить меня моим пастырским обязанностям, которые именно я нарушил бы, проповедуя мщение. Вы слишком возбуждены, граф, и не способны подчиниться учению Христову, но примите совет беспристрастного друга. Призовите все ваше хладнокровие и, прежде чем принять такое важное решение, взвесьте его последствия. Преследуя банкира, вы обнажите обоюдно острый меч. Не забудь то, что в этом скандальном процессе раскроется и ваше прошлое, все ваши семейные тайны, ваша денежная запутанность и унизительная сделка с Мейером – все обнаружится на потеху европейской публике. Ваше имя, имя князя, память вашего отца, честь Валерии, ничего не спасется от поношения. Не пожалеете ли вы о вашей злобной поспешности, когда на суде вам придется копаться в этой грязи, вновь вытаскивать этот забытый позор и перед всеми открыто сказать: «Я согласился продать свою сестру, чтобы избежать последствий своего беспутства и жениться на любимой девушке!»

При этих спокойных словах Рудольф побледнел и опустился в кресло. Рассудок подсказывал ему, что священник прав, и что неминуемо грозившее им разорение, любовь Валерии к Самуилу и многие разные другие обстоятельства нельзя было придать гласности, а банкир, приводя причины, толкнувшие его на преступление, мог действительно запятнать их честь.

Отец фон Роте, внимательно следивший за изменением его выразительной физиономии, вздохнул свободно.

– Я с радостью вижу, сын мой, что к вам возвращается спокойствие, – сказал он, пожимая руку графа. – Позвольте же предложить вам другую сторону вопроса. Вы – не только жертва. Смерть ребенка ставит серьезное обвинение против Рауля. Несчастная случайность, которая бы возбудила сострадание к отцу, является преступлением, коль скоро тайна обнаружится. Как бы ни был виновен банкир, он может возвратить Раулю сына здоровым и невредимым, а ему взамен вы дадите лишь труп, вы…

Он остановился, так как в кабинет вошел доктор Вальтер.

– Продолжайте, отец Мартин, доктору все известно. А вы, доктор, скажите ваше мнение. Находите ли вы возможным умолчать о таком преступлении, как преступление Мейера?

Отец Мартин снова повторил все, им уже сказанное, и заключил словами, что, по его мнению, процесс этот был бы позорным для обеих родовитых семей.

Доктор, внимательно выслушав представленные доводы, после минутного, но глубокого раздумья, сказал Рудольфу:

107