Месть еврея - Страница 36

Слова князя и его тревожный взгляд смутили ее. Что было ей отвечать? Признаться, что она любит умершего и тем пробудить в этой молодой, чистой, впечатлительной душе ревность, ввергнуть ее в ту бездну адских мук, которые она сама испытала? Нет. По совести она могла сказать, что жившее в ее сердце дорогое воспоминание не было опасно для живого, и она, протянув обе руки жениху, проговорила тихим, но твердым голосом:

– Не беспокойся, Рауль, у тебя нет соперника. Человек, которому была обещана моя рука, исчез из моей памяти, как тяжелый, мучительный сон. Теперь, все кончено, и ты – единственный человек, которому я хочу принадлежать.

Обрадованный князь привлек ее к себе. Она опустила голову ему на грудь и закрыла глаза. «Так лучше, – говорила она себе. – Какова была бы моя жизнь, если бы я была причиной второго убийства? Рауль не виноват в моей измене Самуилу, а я постараюсь быть честной относительно его».

Два дня до этого посещения Рудольф ездил в Пешт, где должен был пробыть дня два, но возвратившись от доктора, Антуанетта нашла его уже дома. В своей неожиданной радости молодая женщина не обратила внимания на удрученный вид мужа, который под предлогом усталости, тотчас же после чая ушел к себе.

– Милая моя, – сказал он жене, как только они остались одни, – я спешил уйти для того, чтобы скорей сообщить тебе, что я привез из Пешта новость, которая доставит нам много хлопот. Мейер жив!

– Что ты говоришь? – Антуанетта побледнела. – Неужели Герберт позволил себе солгать?

– Нет, он действительно стрелял в себя, но пуля попала в часы, скользнула, и рана его, хотя опасна, но не смертельна. Доктора ручаются за его жизнь. Теперь, как ты полагаешь, нужно ли сообщать об этом Валерии?

– Избави бог! Это вызвало бы в ней новую борьбу. Сегодня у нее был с Раулем разговор, и теперь необходимо, чтобы она считала Самуила умершим, пока не выйдет замуж и не привыкнет к своему новому положению. Мы уезжаем послезавтра, а когда вернемся, вся эта история забудется, и никто не будет больше говорить о ней в Пеште. После свадьбы новобрачные уедут, а после их возвращения я сообщу об этом Валерии.

– Ты права, – сказал Рудольф, успокоенный, – так лучше, и раз Рауль будет ее мужем, красота и привлекательность покорят ее сердце и заставят забыть этого еврея.

Глава 7

Прошло около двух месяцев после приведенного нами разговора. Стоял чудный сентябрь, было жарко как в июле месяце, и масса гуляющих и катающихся толпилась на главном месте прогулок города Пешта. В изящном коляске, обращавшей на себя внимание любопытных, сидело двое молодых людей: один из них маленького роста, коренастый, черноволосый, резкого еврейского типа, внимательно рассматривал своими зоркими хищными глазами толпу гуляющих и лишь изредка взглядывал украдкой на бледное исхудалое лицо своего спутника, молчаливого и равнодушного, который, видимо, только что оправился от тяжелой болезни.

Самуил Мейер действительно выжил, несмотря на тяжелую рану, которую нанес себе в минуту безумного отчаяния. Молодая сильная натура поборола смерть, но рана сердца все так же давала себя чувствовать, как и в первый день. И только его гордость, восставшая во всей силе, помогла скрыть его слабость. Он не хотел, чтобы люди, оскорбившие его так жестоко, видели его отчаяние, и наружно казался совершенно спокойным…

В числе евреев, сопровождавших старшего раввина и вошедших прежде всех в кабинет Самуила, когда раздался выстрел, был также товарищ его отца биржевой маклер Лейба Зильберштейн. Старый еврей взял на себя все заботы о раненом и с большим усердием ухаживал за больным одиноким молодым человеком. Разузнав все подробности об отношениях Мейера с семьей графа Маркоша, Зильберштейн, состояние которого было очень незначительное, а семья многочисленная, решил воспользоваться случаем и осуществить очень выгодный для себя план – выдать свою старшую дочь за миллионера. Упорно, с терпением изучал он Самуила и искусно возбуждал страсти, кипевшие в его наболевшем сердце. Мало-помалу, он внушил ему, что самый лучший и достойный ответ на оскорбление, нанесенное ему Валерией, было жениться самому. Затем он предложил ему свою дочь, и банкир, ослепленный затаенным отчаянием и пламенным желанием убедить изменницу, что она перестала для него существовать, дал свое согласие, не разглядев даже ту, которую брал.

Уже пять дней он был женихом Руфи Зильберштейн, а молодой человек, сидевший возле него, брат невесты Аарон. Малый был очень хитер. Он хотя и знал все, но не считал любовь Самуила препятствием для женитьбы на его сестре, и надеялся, что этот брак будет источником больших для него выгод.

На перекрестке аллеи стечение народа было так велико, что экипажи должны были остановиться, чтобы стать вереницей. Коляска Самуила тоже остановилась, с ней рядом – другая, запряженная прекрасными серыми лошадьми. В экипаже сидели пожилая дама и молодой офицер такой редкой красоты, что даже Самуил заметил его и, как артист, всматривался в это прекрасное лицо, которое, казалось, было живой моделью какой-нибудь античной статуи.

Это был князь Орохай с матерью. Рауль вполне оправился от своей болезни, развился и возмужал. Радостное чувство приближавшегося счастья придавало его бархатным глазам спокойное, ласковое и чуть-чуть надменное выражение.

– Кто этот молодой человек, я никогда его не встречал? – обратился Самуил к своему будущему зятю.

Аарон опустил глаза.

– Я его знаю, но боюсь, что имя это произведет на тебя тяжелое впечатление, хотя думаю, что тебе лучше услышать его от меня. Это князь Орохай Рауль. Он недавно вернулся из-за границы, и завтра состоится их свадьба.