Месть еврея - Страница 45

Для княгини спектакль утратил весь свой интерес, ее мучило лишь желание взглянуть на Руфь, но смутный страх встретиться с глазами Самуила не позволил ей повернуть голову. Наконец, не будучи в состоянии преодолеть себя и, пользуясь минутой, когда банкир смотрел на сцену, Валерия с жадностью взглянула на молодую еврейку, и сердце ее сжалось от досады и ревности. Такая красавица, полная огня и страсти, легко могла покорить сердце мужчины даже в том случае, если бы он женился на ней не любя. Валерии было невыразимо досадно при мысли, что Самуил посмел выбрать такую жену. Глубоко оскорбленная, она отвернулась и взглянула на Рауля. С напряженным вниманием стала она вглядываться в стройную, изящную фигуру мужа в блестящем мундире, в его красивое, классически правильное лицо.

– Да, – думала она с удовольствием, – Рауль – воплощение благородства, он тоже красив и, кроме того, князь. Он настолько выше этого… еврея, что заслуживает быть в десять раз более любимым.

Вся женская утонченная жестокость, навеянная ревностью, пробудилась в душе Валерии, внушая ей, что Самуил не мог забыть ее, что она может заставить его страдать и тем отомстить за дерзкий выбор.

Побуждаемая этим новым чувством, Валерия, как только опустился занавес, коснулась своей маленькой ручкой руки князя и голосом, в котором звучала беспредельная нежность, окликнула его:

– Рауль!

– Что, моя дорогая?

– Пойдем со мной в фойе! Здесь так душно.

– Я к твоим услугам, – ответил Рауль, поспешно вставая.

Нежность в голосе и во взгляде жены невыразимо его обрадовала, и в глубине ложи, надевая на нее атласную накидку, подбитую горностаем, он, улучив минуту, коснулся губами ее волос. В этот момент глаза Валерии встретились с глазами Самуила. Она не дрогнула, а он в свою очередь ответил ей той же холодностью. Но усилившаяся бледность и чуть заметное дрожание бровей доказали, что удар был верен. Вполне удовлетворенная своим мщением, она оперлась на руку Рауля и вышла.

Во время следующего антракта князь преподнес дамам великолепную бонбоньерку. Валерия, по-видимому, была в отличном настроении. Не переставая смеяться, она разговаривала и кокетничала с Раулем любезно улыбаясь, принимала входяших в их ложу мужчин, словом, настолько была оживлена, что Антуанетта положительно не узнавала ее, хотя отчасти и догадывалась о причине ее возбуждения, а Рауль, не подозревавший, что им хвастаются, как дорогой игрушкой, и что, он служит лишь средством для возбуждения ревности другого, спокойно упивался своим счастьем; сияющий и благородный, с благоговейной любовью смотрел он на Валерию, окружая ее своим нежным вниманием.

Таким образом, дело дошло до третьего акта, когда Эдгар отталкивает изменившую ему невесту и срывает с ее руки кольцо. Сердце Валерии болезненно сжалось. С тягостным чувством вспомнила она день, проведенный в Рюденгорфе. Теперь ей казалось, что она слышит не голос артиста, а голос Самуила, который с отчаянием и злостью упрекал ее в измене. Невольно взглянула она на банкира, который в свою очередь посмотрел на нее, но увидев холодную насмешку и презрение в его взгляде, она вздрогнула и опустила голову. Невольно рука ее стала искать руку Рауля, близ него чувствовалось какое-то отрадное спокойствие, а там… там – ад и страдание.

По окончании представления Валерия под руку с мужем направилась к выходу, но стечение публики было так велико, что их сразу оттерли от Рудольфа и Антуанетты. Дойдя до вестибюля, молодая чета остановилась в ожидании кареты. Но когда Рауль отвернулся, разговаривая с одним старым магнатом, Валерия услышала за собой хорошо знакомый ей голос, который проговорил насмешливо:

– Действительное равнодушие не нуждается в уловках, а настоящая любовь не выставляется напоказ, этим можно обмануть только… простака.

Валерия застыла, задыхаясь от изумления и злобы. Какая наглость осмелиться сказать, что она играла комедию для того, чтобы скрыть любовь к нему. Как осмелился он так говорить с ней и назвать простаком ее доброго, великодушного Рауля. Если бы в эту минуту она могла уничтожить Самуила, она сделала бы это, не колеблясь. Всевозможные проекты мщения теснились в ее голове, и волнение дошло до того, что войдя к себе в будуар, она упала в кресло и залилась слезами. Удивленный и испуганный Рауль сперва не мог понять, что значит это внезапное отчаяние его жены, но потом предположил, что жара, шум и потрясающая игра Патти слишком сильно подействовали на неокрепшие нервы Валерии. Князь проклинал себя за то, что повез ее в оперу, и всячески старался ее успокоить. Смущенная Валерия отерла слезы, бросилась в объятия мужа и проговорила:

– Это правда, нервы мои еще слабы, но все пройдет, я хочу быть здоровой, чтобы не огорчать тебя, потому что люблю тебя, Рауль. О! О! Ты не знаешь, как я тебя люблю!

– Ангел мой, я в этом не сомневаюсь и так счастлив, как только может быть счастлив человек на земле.

Возвращаясь домой, Самуил и его жена в продолжении всей дороги не обмолвились ни словом и холодно раскланявшись, отправились каждый на свою половину. Оставшись, наконец, один, молодой человек сбросил с себя маску и дал волю своей ревности и пожиравшей его страсти. Он видел Валерию, видел ее нежность к Раулю – и это дразнило его чувства. Долго не мог он прийти в себя и ходил взад и вперед по комнате, забывая даже о существовании бедной Руфи, которая горько плакала, спрятав голову в подушку.

Самуил женился против своей воли, для того лишь, чтобы исполнить опрометчиво принятые на себя обязательства. Но, тем не менее, он хотел быть другом своей молодой жены и относиться к ней снисходительно. Первые дни их супружества прошли довольно спокойно. Самуил скучал и чувствовал себя связанным, а Руфь была грустна и разочарована. Открытая размолвка между ними, близкая к ненависти, началась лишь со вчерашнего дня, и была следствием очень тяжелой сцены, которая глубокой пропастью отделила их друг от друга. Но для разъяснения всех предыдущих обстоятельств необходимо вернуться несколько назад и вести наш рассказ с той минуты, как банкир, вытащенный из пруда, открыл глаза.