Месть еврея - Страница 49

Сначала Самуил был очень удивлен, но вскоре вполне свыкся с этим новым образом жизни и даже полюбил его. Присутствие жены перестало его стеснять, и мало-помалу он снова возвратился к своим холостяцким привычкам: ездил один к знакомым, проводил вечера в клубе и брал Руфь с собой лишь тогда, когда представлялась какая-нибудь необходимость.

Так прошло почти два месяца. И вот однажды Самуил получил приглашение от барона Рихарда Кирхберга на большой бал, который тот давал по случаю своей серебряной свадьбы.

Аристократический дом богача барона занимал одно из видных мест в высшем обществе Пешта. Для разъяснения некоторых эксцентричностей самого хозяина скажем несколько слов о прошлом его семьи. Отец барона Рихарда был блестящим офицером. Он с блеском спустил все родовое наследство и вынужден был вследствие этого выйти в отставку. Но не успел Пешт забыть этот скандал, как новое происшествие взволновало весь город. Барон фон-Кирхберг женился на еврейке, дочери темного коммерсанта, скромно прозябавшего в одном из еврейских кварталов, но давшего за дочерью более миллиона. Родственники барона выходили из себя и пророчили ему всевозможные неприятности, но все жестоко ошиблись: брак барона принес ему счастье. Молодая баронесса, женщина с умом и характером, сумела приобрести и, что трудней, сохранить расположение мужа. Что касается прежних ее собратьев, она не отвернулась с презрением от своих, а, напротив, даже покровительствовала им до такой степени, что, наконец, открыла свой дом для тех из них, которые заслуживали того своим воспитанием.

Единственный сын, их Рихард, был воспитан в либеральном духе. Умный и образованный, он не допускал ни предрассудков крови, ни предрассудков веры. Сам он женился на аристократке потому только, что полюбил ее; одна из их дочерей сделала блестящую партию, другую же он беспрепятственно благословил на брак с молодым архитектором плебейского происхождения. Дом его всегда был открыт для каждого порядочного человека, и потому Самуил был у него прекрасно принят. А так как приемы барона были всегда оживленны и блестящи, его посещали и люди высшего круга, несмотря на неизбежность встречаться в его доме с тем классом общества, на который они смотрели свысока.

Так как баронесса Кирхберг приходилась родственницей графу Маркошу, то семейство графа тоже бывало у барона, но Рауль ездил туда нехотя. Воспитанный матерью в правилах классовой обособленности, он в этом отношении был еще более щепетилен, чем его мать: терпеть не мог смешанного общества, в особенности евреев, к которым он чувствовал врожденную антипатию. Против своего желания и лишь для того, чтобы явно не обидеть родственника своей жены, он принял приглашение.

На балу блестящая нарядная толпа заполнила огромные залы. Тут было отборное дворянское общество, магнаты в своих богатых костюмах, высшая военная знать, звездоносцы, сановники, но в общей массе было немало артистов, журналистов и просто разночинцев, а равно и типичных физиономий еврейских финансовых тузов с женами, увешанными драгоценностями.

Князь и княгиня Орохай приехали довольно поздно. Когда они вошли, все глаза устремились на красивую чету. Никогда, быть может, поразительная красота Валерии не производила такого ослепительного впечатления, а туалет ее возбудил зависть всех женщин. На ней было белое атласное платье с длинным шлейфом, все покрытое старинными брабанскими кружевами; ряды бриллиантов унизывали спереди корсаж; в русых волосах сияла маленькая княжеская корона, и единственная роза, приколотая сбоку на голове, выделялась на этом белоснежном туалете.

«Фея ледяных гор! Русалка!» – неслось за ней вслед, пламенные восхищенные взгляды устремились на нее. Сияющий, с улыбкой удовлетворенной гордости, Рауль повел ее к креслу. Валерию окружили танцоры, и вихрь бала увлек ее.

Чувствуя усталость, княгиня ушла в уборную и, отдохнув, снова направилась в танцевальную залу. В одной из прилегающих к зале комнат, где никого не было, так как все танцевали, она увидела хозяина, который разговаривал со штатским господином.

Барон тотчас заметил ее:

– Как? Царица бала не танцует и прячется от своих поклонников! – сказал он любезно. – Позвольте мне, княгиня, – продолжал он, не замечая, что Валерия изменилась в лице, так как узнала Самуила, – представить вам моего друга, барона Вельдена, отличного танцора. Судьба покровительствует ему, доставляя счастье приблизиться к царице бала. Могу ли я вас просить обещать ему тур вальса.

Валерия ответила легким наклоном головы на глубокий поклон банкира. Она не имела причин отказать в танце одному из гостей, которого представлял ей хозяин дома. Сердце ее сильно билось, и холодный пот выступил на лбу: она увидела подходящего к ней Рауля.

– Ах, ты здесь и не танцуешь? – спросил он ее.

– Княгиня обещала тур вальса моему другу, – сказал Кирхберг, – но вы, кажется, не знакомы: барон Вельден, князь Орохай.

Молодые люди обменялись церемонным поклоном. Затем Самуил, проницательный взгляд которого заметил смущение Валерии, повел ее в танцевальную залу и, взяв за талию, увлек в вихре вальса. Наружно он был совершенно спокоен, но Валерия чувствовала тревожное биение его сердца. Словно во сне кружилась она, не смея поднять глаз на своего кавалера и чувствуя на себе его пламенный взгляд. Окончив вальс, Самуил остановился. Они были у входа в зимний сад, куда манил на отдых приятный полусвет, и, предложив руку своей даме, он отвел ее туда. Валерия была сильно взволнованна, она то бледнела, то краснела, а рука ее, опиравшаяся на руку Самуила, дрожала, как лист. Княгиня не в состоянии была превозмочь себя, хотя и сознавала, что это было непростительной, постыдной слабостью перед человеком, так хорошо умевшим владеть собой, что на его лице не отражалось ничего, кроме холодной и почтительной вежливости. В эту минуту мимо проходил лакей с подносом, уставленным прохладительными напитками, и Валерия, чтобы казаться спокойной, остановила его и взяла стакан холодного лимонада. Она поднесла его к губам, но Самуил удержал ее, взял из руки у нее стакан и снова поставил его на поднос.