– Я не решилась отдать это письмо Рудольфу, хотя знаю, что он не уплатил долг.
Дрожащей рукой Антуанетта схватила листок и, пробежав его глазами, спросила:
– Почему ты знаешь, что этот долг не погашен?
– Ты не заметила, – сказала Валерия. – Вот читай:
«Дорогой Самуил, это письмо будет ручательством, что я уплачу вам долг при первой возможности. Тогда вы возвратите мне эту записку, которая, я знаю, остается в надежных руках».
– Это надо узнать! Может быть, твой брат заплатил свой долг этому наглому ростовщику, а письмо позабыл взять: молодые люди так неосторожны! – говорила Антуанетта, видимо, принимавшая самое живое участие в делах молодого графа.
– Какой важный вопрос волнует вас? – спросил звучный голос, и Рудольф, весело улыбаясь, подошел к собеседницам, которые поглощены были своими разговорами, а потому не заметили его появления. – Не могу ли я быть судьей в вашем споре? Щеки твои горят, Валерия, а вы… – он вдруг замолчал, вспыхнув до ушей, и выхватил листок из рук Антуанетты. – Каким образом это письмо попало в ваши руки? – глухим голосом спросил граф. – Неужели Мейер имел дерзость обратиться со своими требованиями к Валерии?
– Нет, нет, он дал мне это письмо по иному поводу. Слушай…
И молодая девушка передала брату свой разговор с банкиром на вечере у барона Кирхберга.
Рудольф слушал ее, опустив голову и покручивая свой тонкий ус.
– Все же, Валерия, ты напрасно так явно выказала пренебрежение этому человеку. Конечно, это – еврей, но он миллионер, а ты не знаешь, и понять не можешь, как много он может сделать нам зла, – заметил, вздыхая, молодой человек.
– Он не стесняясь дал мне понять, что дела наши расстроены. Отдал ли ты ему, по крайней мере, ту сумму, о которой говорится в этой записке? – спросила с беспокойством Валерия.
Рудольф ответил не вдруг.
– Надеюсь скоро уплатить.
– Не скоро, а сегодня же надо расплатиться с этим ростовщиком! – вскричала, горячась, Антуанетта и, схватив за руку графа, продолжала:
– Рудольф, вы мой друг детства, и если сохранили хоть каплю привязанности ко мне, то позвольте избавить вас от этого гнусного обязательства. Я имею в настоящую минуту достаточную сумму денег, возьмите ее и расплатитесь с Мейером и, когда будет можно, вы возвратите мне эту безделицу. Скажите скорей, что вы согласны, в память всех тех сладостей, которыми мы, бывало, так часто делились между собой.
В ее глазах было столько горячей мольбы, что Рудольф, вполне побежденный, прижал к своим губам ее ручку.
– Можно ли отказаться от того, что предлагается таким образом? Принимаю с благодарностью, так как я предан вам душой и телом.
– Благодарю, благодарю вас, я понимаю, Рудольф, чем вы жертвуете в эту минуту, – сказала молодая девушка, краснея. – Теперь до свидания, друзья мои, карета ждет меня, я поеду и вернусь назад. Успокойся, моя маленькая фея, все устроится.
В эту минуту лакей приподнял шелковую портьеру и доложил:
– Иозеф Леви, агент банкирской конторы «Мейер и сын», пришел к его сиятельству, но узнав, что графа нет дома, просит вас принять его, так как дело не терпит отлагательства.
– Хорошо, проведите его в мой кабинет. Пусть подождет. Я приду.
Посадив Антуанетту в карету, Рудольф поспешно направился в свой кабинет. Остаток пережитого волнения докипал еще в нем, и на лице разлито было холодное надменное выражение. Он едва ответил на глубокий поклон Леви и, бросив на стол свою записку к Самуилу, сказал глухо:
– Ваш хозяин, вероятно, желает напомнить мне содержание этого письма, с которым он поступил довольно опрометчиво? Успокойте его и сообщите, что сумма, означенная в записке, будет ему сегодня уплачена сполна.
Он сел и взял книгу, показывая тем, что аудиенция окончена, но так как еврей не уходил, Рудольф взглянул с удивлением.
– Прощайте, господин Леви… Я очень занят.
– Мне весьма жаль, граф, что беспокою вас так не вовремя, – сказал агент, почтительно кланяясь, – я не премину передать то, что вам угодно было мне сказать, но явился я сюда по другому делу. Наш банкирский дом поручил передать его сиятельству, вашему батюшке, и вам, граф, различные долговые документы, находящиеся во владении господина Мейера, и предупредить вас, что уплата должна быть произведена в течение десяти дней.
Он вынул из своего объемистого портфеля и развернул перед изумленным молодым графом длинный список обязательств и векселей, выданных им и его отцом разным лицам в городе; сумма представляла такую крупную цифру, что у Рудольфа закружилась голова.
– Каким образом все эти бумаги попали в ваши руки?
– Они были предложены нам в уплату и приняты без затруднений нашим банком, который не сомневается в том, что долги будут погашены. Позволю себе еще заметить вам, граф, что большая часть этих бумаг просрочена и что десятидневная отсрочка делается только из уважения к его сиятельству. Честь имею вам кланяться, граф.
– Подождите!
Рудольф поспешно написал несколько строк, в которых холодно просил Самуила приехать к нему, чтобы объясниться по поводу возникновения недоразумения.
– Забыл я вам заявить, что патрон болен, – сказал Леви, принимая письмо. – Господин Мейер-сын ведет все дела, а для переговоров вы потрудитесь обратиться к нему, – и раскланявшись, еврей ушел.
Оставшись один, Рудольф в отчаянии схватился за голову. Уплатить такую сумму было немыслимо, а не заплатить – значило разорение и бесчестие. Он решил сказать все отцу.
Как только старый граф вернулся домой, Рудольф тотчас вошел к нему в кабинет и выслал из комнаты камердинера.