Месть еврея - Страница 68

– Дорогая матушка, не упрекай себя ни в чем! Я знаю, что у тебя была одна цель – мое счастье. Но теперь ты должна сказать мне правду, знала ли ты, что Валерия меня не любит и что сердце ее принадлежало другому. Мне необходимо знать истину, мне необходимы твои советы, чтобы привести в порядок хаос, господствующий в моей душе и не дающий мне покоя.

– Да, теперь я сознаю, какая дерзость со стороны человека воображать, что при его слепоте, при всей ограниченности он может подчинить себе обстоятельства своим истинным желаниям. Твоя болезнь тогда, дорогой мой, и страх потерять тебя сводили меня с ума. Доктор объявил, что реакция, вызванная радостью, только и может тебя спасти. Поэтому-то я и добилась привести невесту к твоему изголовью.

В коротких словах, но ничего не пропуская, сообщила она ему все предшествующие его женитьбе события, но когда она в своем рассказе дошла до случая в день свадьбы, когда Рудольф едва успел спасти свою сестру от смерти, вытащив ее из пруда (в чем ей повинилась Антуанетта), Рауль вспыхнул.

– О! – воскликнул он, дрожа от негодования. – Если бы я знал, что она становилась рядом со мной перед алтарем, только что вырвавшись из объятий своего возлюбленного, я оттолкнул бы ее руку. Ничто не остановило бы меня! Она побоялась огласки, но у нее достаточно смелости обмануть мое доверие и посрамить мою честь.

– Ты увлекаешься, друг мой! Романтическая натура Валерии толкнула ее на этот роковой шаг. Она хотела оправдаться перед человеком, которого она покинула и считала погибшим из-за любви к ней, но никогда не могла она дойти до того, чтобы изменить тебе. Я считаю ее неспособной унизиться до такой степени, чтобы завести любовника.

– Ошибаешься ты, матушка, если веришь всему этому, – сказал Рауль, и слезы гнева выступили у него на глазах. – Надо быть очень близкой с человеком, чтобы бежать в дом ею же отвергнутого жениха в подвенечном платье. Я не поймал ее с поличным, но убежден, что мое счастье поругано, ибо явное доказательство ее измены существует. Теперь выслушай, в свою очередь, меня и ты согласишься со мной.

Он с волнением рассказал матери подробности своей супружеской жизни, признался во всех увлечениях, в злополучной связи с женой Мейера и ее последствиях. Затем сообщил ей об отказе Самуила драться с ним ради спокойствия Валерии, о поразившем его сходстве с его ребенком и об обмороке Валерии при известии о смерти барона.

– Потому что, – прибавил он, – не падают же в обморок, узнав о смерти человека, которого когда-то любили, а затем не видели четыре года.

Затем он в нескольких словах передал разговор с Гильбертом и меры, чтобы обеспечить, по возможности, будущее Руфи и ее ребенка.

– Видишь ли, матушка, он выгнал из дому свою преступную жену, – заключил он, стиснув зубы. – Мало того, он счел себя вправе убить ее, чтобы уничтожить вместе с ней незаконного ребенка. А я? Неужели я должен безропотно отдавать мое незапятнанное имя и мой титул чужому ребенку, да еще ребенку еврея? Да есть ли достаточное наказание изменнице?

– Рауль, дитя мое, ты преувеличиваешь. Внутренний голос говорит мне, что Валерия невинна. При ее чуткой, впечатлительной натуре могло случиться, что думая часто о бывшем женихе, она невольно передала ему злополучное сходство с Мейером. Можно ли по такому шаткому подозрению обвинять жену? Мейер после длительного отсутствия уличил жену в неверности. Будь у тебя такие же доказательства против Валерии, я бы первая сказала тебе – разведись. А потому, прошу тебя, Рауль, отбрось всякие сомнения и не отталкивай от себя ребенка, который все же твой сын. Амедей любит тебя еще больше, чем свою мать. Он весь оживляется, едва заслышит твои шаги. Лишь голос крови может так сильно привлекать ребенка к тебе.

– Ах, как бы я хотел тебе верить, – проговорил Рауль, глубоко вздыхая. – Хорошо, последую твоему совету и буду молчать, но счастье ко мне, тем не менее, не вернется, оно разрушено. Неодолимая преграда стала между мной и моей женой, всегда рассеянной и равнодушной. А так как я знаю, о ком она задумывается, то и я избегаю ее, ища любви вне супружества и чувствуя себя везде лучше, чем дома.

– Нет, нет, Рауль! Обещай мне бросить любовные похождения, которые могут погубить тебя. Старайся, напротив, примириться с женой и привлечь ее к себе, невзирая на неудовлетворенную любовь, ища спокойствия в честной мирной жизни и в исполнении своего долга. Затем, навещай меня как можно чаще. Видеть тебя теперь мое единственное счастье, и я чувствую, что недолго буду им пользоваться. Твой отец зовет меня к себе, силы мои слабеют с каждым днем, и я знаю, что дни мои сочтены.

– Матушка, не говорите о разлуке. Что станется со мной, одиноким, покинутым, никем не любимым, – воскликнул вне себя Рауль. – Нет, нет, ты не можешь, ты не должна умирать, а я не в силах перенести потери всего разом.

Испуганная отчаянием сына, княгиня откинулась, бледная, на подушки, а Рауль бросился к ней:

– Тебе худо?

– Нет, дитя мое, но горе твое при мысли о разлуке сильно взволновало меня. Если бы от меня зависело, разве я покинула бы тебя? Успокойся, дитя мое, мы должны покориться воле Создателя. Впрочем, смерть не есть разлука навеки; душа, отделившись от тела, начинает жить иной жизнью, и моя любовь переживет мое бренное тело. Я буду с тобой, буду видеть тебя, и может быть, ты будешь это знать и чувствовать.

Рауль слушал молча. Он снова сел на табурет и спрятал голову в колени матери. При последних словах он выпрямился и горько сказал:

– Чтобы утешить меня, ты хочешь заставить меня верить невозможному. Никогда никто из отошедших не возвращался на землю, чтобы словом ласки смягчить скорбь покинутых или дать им добрый совет.